Романов-на-Мурмане. Детская страничка. Жития святых для детей. Довмонт,князь Псковский(Скачать архив)

Художник

Петр Григорьев

Москва =РОСМЭН= 2005

... И не стало ему места на своей земле.

Только конь, только меч да доспехи сохранились при нем. И дружина — три сотни воинов. Им тоже не было места на родине... И теперь, кто верхом, а кто пешком, направлялись они в чужие края, на милость тамошнего народа. Узкая извилистая дорога то поднималась на песчаные холмы, где стояли, слегка покачиваясь, прямые высокие сосны, то спускалась в низины, к хлипким подгнившим гатям, из-под которых сочилась рыжеватая мутная влага. Странный вид являли собой эти люди. Были среди них и опытные богатыри-воины со шрамами на лицах, и отроки, еще не успевшие вкусить хмель боя и почувствовать пристальный взгляд смерти, и жены с малыми детьми; их скудный скарб лежал на телегах, которые тащили худые лошади. Уходили они с родной литовской земли в русский город Плесков, что все чаще прозывался чуть покороче: Псков. А вел их туда князь Довмонт.

Происходило же это переселение в первых днях июня 1266 года.

* * *

Псков остался без князя.

Два месяца назад в центре крома — так во Пскове называли кремль — на площади у собора Пресвятой Троицы поднялись под вечевой колокол на степень — овальное возвышение, построенное из местного белого камня, — степенной посадник Гаврило Лубинич, воевода Давид Якунович и недавно присланный молодой князь Святослав Ярославич.

— Не нужен нам такой князь, другого ищите! — кричала толпа. — Пусть к родителю идет!

Посадник и воевода пытались утихомирить выборных от улиц. Сами понимали: не годится в правители князь. Ума — что у курицы, а спеси — как у царя. За короткое время сумел задеть многих бояр. А уж обиды посадским жителям нанес — не перечесть. Так ни с чем и вернулся Святослав к отцу, великому князю Ярославу Ярославичу, в город Переяславль (ныне Переславль-Залесский), утирая слезы да прячась от насмешек псковичей за спины отцовских дружинников.

Святослав приходился племянником Александру Невскому. А толку?! Коротка оказалась память у горожан. Забыли, как двадцать с небольшим лет назад дружина Александра Невского освободила Псков от немецких рыцарей, как после победы на Чуд-с ком озере стоял великий Александр на белой степени и как клялись ему, что всегда с радостью примут его потомков. Впрочем, племянник — не потомок, а всего лишь родственник, стало быть, нарушения клятвы нет. Кроме того, Новгород недавно отказал в престоле сыну Александра Невского, рассудив, что годами не вышел для высокой должности. А ведь тот на шесть лет старше Святослава! Чем это Псков хуже Новгорода? И ему не нужен несмышленыш.

Псков и Новгород одни на Руси выбирали себе князя, остальные города были наследственными вотчинами.

Так где же псковичам раздобыть князя — знатного мужа с храброй дружиной? Время на дворе тревожное. Того и гляди лишишься воли вместе с православной верою. Если не захватит языческая Литва, то вновь нагрянут немецкие рыцари. Или татары заявятся для страшного гостевания. С кем тогда обороняться от ворога

Вот так. Вече наворотило, а посаднику с воеводой разравнивай.

Прошло почти три месяца с тех пор, как город прогнал Святослава. И ждал посадник в эти дни важных гонцов кое от кого. Ждал с большим нетерпением, а вестей все не было. И это начинало страшить. Наконец новость пришла. Только совсем нежданная.

Полоцкий князь Герденя, ставленник великого князя Литвы Войшелка, вознамерился идти на Псков. Захотел присоединить его земли к своим.

— Вот и дождались, — с тихим стоном вымолвил степенной посадник. — Что делать будем, воевода?

— Три сотни воинов у города есть. Да ополчение соберем, — предложил воевода.

— Много ли наберем? — горько усмехнулся посадник. — Так долго не продержишься.

— Может, к Ярославу Ярославичу за подмогой послать?

— Пошлю. Если великий князь не обиделся за сына, то через недельку прибудет.

С женщинами и детьми малыми быстро не пойдешь — у каждого своя скорость. Тем не менее Довмонт построил отряд по всем правилам военного искусства. Впереди двигались пешие и конные разведчики. Затем следовали тридцать воинов при доспехах и мечах. Далее шагали остальные. Замыкали шествие три десятка вооруженных бойцов и несколько пар дозорных. В полной выкладке по жаре или по морозу не разгуляешься. Поэтому охрана периодически менялась: одни мужчины снимали доспехи, другие надевали, однако в кольчужных рубахах оставались все. Князь чередовался с воеводою и, отдыхая, кольчуги тоже не снимал.

Хотя земля вокруг принадлежала Великому княжеству литовскому, именно здесь и подстерегала их опасность.

Воевода, дядька Лука, крещенный до рождения Довмонта в православную веру, остановил коня рядом с князем.

— Уж скоро Змей-камень. Я чего боюсь: а ну как во Пскове передумали нас к себе допустить? Ежели мы на границе псковских бояр не встретим, идти нам далее или стоять и ждать?

— Я и сам думаю о том. Мы идем к ним как друзья, а не как враги. А потому их границу нам самовольно пересекать нельзя. Будем стоять, пока нас не примут. Ты же поедешь подтверждать уговор. Мы их не хотим воевать, мы убежища ищем. Взамен предлагаем дружбу и свою защиту.

К воеводе подскакал дозорный, что-то сказал негромко.

Лука нахмурился:

— Хотели тихо пройти, князь, — не получается. Впереди отряд рыцарей, с большим полоном. Двух наших лазутчиков повязали.

— Хороши же лазутчики, что дали себя полонить! — сурово произнес Довмонт. — Много их, рыцарей?

— Десятка полтора-два.

Немцы время от времени бродили по землям соседей, захватывая хоть конскую упряжь, хоть людскую обувку, а хоть и владельцев этого добра. Людей можно было продать на любом торге. Да и самим рыцарям всегда требовалась прислуга.

На случай такой встречи у Довмонта с дядькой Лукой был план. Немедленно часть всадников подалась влево, другая часть — вправо. Негромко лязгнули доспехи.

— Я буду держать спереди, ты ударишь сзади, — напомнил князь.

Воевода согласно кивнул, и по взмаху его руки часть воинов отправилась вслед за ним.

Литовцы врубились клином между рыцарями и их пленниками. Началась схватка. Длилась она недолго. Довмонту и ударить как следует не довелось. Разве что помял пару-другую вражьих шлемов длинным мечом. Скоро те, кто гнали в плен, сами оказались пленниками.

Один из рыцарей оборонялся особо яростно. Трое Довмонтовых воинов упали наземь, сраженные его мечом, у двух сквозь кольчуги проступили кровавые пятна.

Лошадь под этим рыцарем крутилась и скалилась, словно дикий зверь. Очутившись позади Луки, рыцарь уже занес меч для смертельного удара, но тут подоспел Довмонт. Вырвав у пешего воина копье, он ткнул немца в сверкающее металлическое оплечье, и рыцарская рука с мечом бессильно поникла. Через мгновение литовские ратники стащили вояку с бешеной лошади.

Когда же сняли с рыцарей доспехи, обнаружилось, что большинство из них еще и к настоящему мужескому возрасту не подобрались. Это были младшие сыновья обедневших немецких баронов. Железные мечи да панцири, наспех выкованные городским оружейником, — вот и все их снаряжение. Потому и победа над ними досталась столь легко.

Воины Довмонта быстро и умело связали их по рукам и соединили веревкой попарно, чтобы не смогли убежать.

У предводителя рыцарей, высокого, тощего, длиннорукого, через всю щеку шел шрам, возможно полученный в Крестовом походе. Именно этот немец чуть не лишил воеводу головы. Теперь и вторую его щеку украсила красная полоса. Наверное, кто-то, стаскивая на землю, приложил к нему свое оружие. Лошадь у предводителя была упитанная, да и конская сбруя выглядела богато. Не то что у подчиненных!

Два Довмонтовых молодца, заломив ему здоровую руку за спину, поставили его перед князем для допроса.

А вопросы были обыкновенными: откуда прибыл? Как зовут? Кто послал на разбой? Какие места пограбил?

Довмонт язык немцев и русичей знал с юных лет.

Сначала предводитель гордо мотал головой, не желая разговаривать. Потом выдавил:

— Не твоим холопам держать меня, князь! Прикажи им отойти в сторону. Не убегу. Тебе достаточно моего слова?

По княжескому кивку молодцы отпустили рыцаря. Он сразу принял благородную осанку и представился:

— Барон Лукас из Зальцбурга.

— Дядька Лука, мы тебе тезку нашли, — засмеялся Довмонт.

— Кому обязан пленением?

Возможно, барон уже не в первый раз попадал в плен и потому, в отличие от своих молокососов, не волновался. Наверняка думал: “Дело житейское — сегодня ты кого-то поймал, завтра — он тебя. Будешь держаться с разумным достоинством — освободишься”.

— Перед тобой князь Довмонт, — сказал воевода.

— Сам Довмонт! — От изумления барон даже взмахнул пораненной рукой.

Александр Ярославич Невский в последний год жизни, перед отъездом в Орду, послал к своему сыну, новгородскому князю Дмитрию Александровичу, крепкую дружину и повелел отобрать у ливонских рыцарей Юрьев. Этот старинный русский город долго сопротивлялся захватчикам, которым помогали местные племена эстов и финнов, но силы были неравны, и после жестокой осады Юрьев пал. Немцы переименовали город в Дерпт, восстановили разрушенные и построили новые укрепления. Теперь город окружали каменные стены. Магистр Ливонского ордена, пройдя по верху внешней стены, объявил город неприступным. Тем не менее новгородцы выступили в поход. По пути к ним присоединились литовский князь Довмонт и полоцкий князь Товтивил, племянник великого князя Литвы Миндовга. У Довмонта был план, как вернуть Юрьев-Дерпт под русское крыло. Князь Дмитрий Александрович согласился с этим планом.

Литовские конники уничтожили несколько мелких отрядов рыцарей на подступах к Дерпту и приблизились к крепостным стенам. Однако брать город не стали. Порешив, что сил для осады маловато, повернули вспять. Рыцари принялись их преследовать. Когда же немцы узнали, что конников возглавляет Довмонт, то поклялись изловить его и отвезти в железной клетке к магистру ордена.

Довмонт все сильнее углублялся в лес. Рыцари были уверены: не сегодня, так завтра поймают ненавистного князя. Они и не догадывались, что Довмонт нарочно заманивает их в чащобу. Лишь тогда поняли, что угодили в западню, когда ночью со всех сторон на их лагерь обрушились воины с факелами.

В темноте трудно различить, кто есть кто. Потому каждый дружинник Довмонта держал в левой руке горящую палку, а правой разил полусонных безоружных врагов.

Так был уничтожен цвет ливонского рыцарства, и немного погодя русские Дерпт взяли.

— Я немало слышал о твоей доблести, — сказал барон. — Стать твоим пленником — для меня высокая честь.

— Да, бивал я рыцарей, — согласился Довмонт. — В мой удел они вряд ли посмеют сунуться.

— Удел? На Руси? Ты разве не литовец?

Довмонт насупился. Сколько еще раз его будут вот так спрашивать! И что ему отвечать?

— Прикажите перевязать моих раненых, — попросил барон.

— Им помогут.

Довмонту не нужна была эта морока — пленные молокососы в дешевых доспехах. В другое время он с большой радостью поступил бы с пленниками по заведенному обычаю: получив выкуп, отпустил бы на волю. Но сейчас? Эти люди нанесли урон земле, где князь надеялся найти пристанище до конца жизни. Придется взять их с собой. Пусть псковичи разбираются с ними.

Довмонт подъехал к бывшим невольникам. Их по приказу воеводы уже кормили. Князь обратил внимание на баб и мужиков в одежде из грубого домотканого холста. Одежда была столь потрепапной, что даже нищие рыцари на нее не позарились.

“Крестьяне, — сообразил Довмонт, — трудились в поле и не заметили, как подкрались разбойники”.

Увидев, что чужеземный князь смотрит на них, они повскакали с мест и наперебой принялись кланяться. Довмонт перевел взгляд на людей, сидевших поодаль от крестьян. Босые, в длинных исподних рубахах, перепачканных кровью... Эти явно не даром достались немцам. “Воины, — решил Довмонт. — Да не рядовые, судя по тому, что рыцари оставили их чуть не нагишом”. Мужи с достоинством поднялись и отдали поклоны.

— Кто такие? — спросил князь самого пожилого.

Однако ответил другой — детина с синяком в пол-лица и перевязанным лбом.

— Не гневайся, князь, мы псковские бояре, вышли тебя встретить с почетом, да вот... — Он виновато пожал плечами. — Я же посадников сын, Лубок. А Гаврило Лубинич, отец мой, поджидает тебя во Пскове.

— Хотели путь тебе показать да оберечь от глупостей, — добавил человек, к которому поначалу обратился Довмонт. — Только глупость и случилась... На засаду напоролись.

Довмонт сочувственно улыбнулся и повернулся к барону:

— Вернуть боярам отнятое!

Барон шагнул к своим и смущенно распорядился. Связанные рыцари закивали на телегу, где лежало в тюках награбленное имущество.

Заполучив платье и кольчуги, псковские бояре поспешно оделись.

— Что, посланники, — спросил Довмонт, — ждут меня во Пскове?

— Ждут, князь. Принимает тебя Псковская земля со всем твоим родом.

К Довмонту подвели еще двоих из недавних пленников. Один, старый, с длинным лицом, напоминающим морду умной собаки, был лыс, седобород, желтокож и худощав. Другой, молодой, был светловолос, широк в плечах и крепко сбит. Этот нахально скалил зубы. Ну вылитый тать!

— Ты не лыбься, ты князю кланяйся, он спаситель ваш, — пристыдил его воевода Лука и обратился к боярам: — Что за люди? С вами шли?

— Да, от самого города, понадеялись на нашу охрану, — пояснил Лубок Гаврилович.

Светловолосый парень бросил несколько коротких фраз на непонятном языке старику, и тот немедленно поклонился почти до земли, прижав правую руку к сердцу.

Парень не шелохнулся.

— Не сочти за обиду, князь, не могу я согнуть спину, она у меня повреждена, а коли надо — готов на колени перед тобой пасть. И не смеюсь я вовсе, просто рот у меня дран.

— Чем промышляете? — спросил Довмонт.

— Врачеватели мы.

— А кто же тебя так изуродовал?

— Да это в Орде, когда я мальчишкой еще был.

— Так вы из Орды?

— Я из Орды, а уважаемый Ибрахим ибн Хаким, — парень показал на соседа, — знаменитый врачеватель из Бухары. Ибрахим то же самое, что Авраам или Абрам, зовите как удобно.

— А тебя как звать?

— Я Убайд. Толмач, потому как в Орде выучился на многих языках говорить, и ученик уважаемого Ибрахима ибн Хакима.

Знаменитый лекарь при упоминании своего имени снова учтиво поклонился.

— И каким ветром занесло вас в наши края?

— Званы к королю Миндовгу на службу.

— Так вы к Миндовгу?! — разъярился Довмонт. — Лука, казнить их немедленно!

Лекари испуганно переглянулись.

— А надо ли так, князь? — миролюбиво молвил воевода. — Подумай хорошенько. Ведь им что Миндовг, что филин ночной. Не их вина, если кто-то где-то предложил им выгодную службу. Прости уж ты их, пусть теперь тебе служат.

Довмонт тронул коня. Отъехав немного, бросил через плечо:

— Ладно, будь по-твоему.

— Ну, лекари, молитесь своим богам, не знаю, какие они там у вас. А еще лучше — благодарите князя! — посоветовал воевода. — Дарует князь вам жизнь, хоть и направлялись вы к его злейшему врагу. Впрочем, Миндовгу ваше умение теперь не надобно. Помер он. Послужите нам. Поглядим, какие-такие вы врачеватели.

Убайд перевел слова Луки старику. Тот опять учтиво поклонился и что-то сказал.

— Уважаемый Ибрахим ибн Хаким говорит, что рад встрече не только с отважным воином, но и мудрым мужем. И еще он говорит, что часто мучает тебя внутренний огонь — изжога, а ночью ты просыпаешься от боли в животе, — перевел Убайд.

— Ну, есть такое. Откуда вызнал? — удивился воевода.

— Несчастья и радости человека написаны на его лице, отважный воин. Уважаемый Ибрахим ибн Хаким предлагает тебя вылечить, потому как эти напасти малые. Старик утвердительно закивал головой.

— Потом, — отмахнулся Лука. — Не тот нынче день, чтобы думать о хворях. — Он дернул поводья коня, намереваясь проверить охрану лагеря.

Отъезжая, воевода с неодобрением покосился на странных животных, которые спокойно пощипывали травку. Вроде бы и лошади, да не лошади: ростом маленькие, уши длинные. На спинах плетеные короба, расписанные диковинными узорами.

— То наши ослы, — объяснил Убайд вслед воеводе.

С древних времен лежал в лесу у звериной тропы громадный валун. Возможно, часто ходившие мимо него люди приметили, что камень облюбовали змеи: в теплый солнечный день они нежились на прохладной поверхности. Потому и назвали этот камень Змеиным. За ними и другие стали именовать валун Змей-камнем. А спустя два века сделался Змей-камень чем-то вроде пограничного столба, разделяющего русские земли и литовские. Граница не была прочерчена, но каждый народ о ней знал и старался не залезать в чужие угодья, жить, как и положено доброму соседу.

Потом звериная тропа превратилась в тракт, накатанную дорогу. По ней и двигался Довмонт с товарищами. Дойдя до Змей-камня, псковские бояре остановились для совещания.

— А не послать ли нам в город гонцов? — спросил князя Лубок Гаврилович.

О том же думал и Довмонт. А потому отрядил он вместе с пожилым псковичом и посадниковым сыном несколько своих дружинников, что отличались не только силой да храбростью, но и разумом. Лучше, если город приготовится к приходу его людей. Привыкший ко всему воин может заночевать хоть в чистом поле, но женам и малым детям нужен какой-никакой кров.

* * *

Случалось ли раньше на Руси такое, что творится теперь? Об этом размышлял степенной посадник Гаврило Лубинич, когда неожиданно в доме его появился дальний родственник Димитрий. Прибыл он из Литвы не ради безделицы, а с важным вопрошанием, которое поначалу ошеломило видавшего виды посадника.

Князь литовский Довмонт просил принять его с дружиной и домочадцами на жительство в город, обещал оборонять Псков, как наследную вотчину, и не искать для себя ни пустых забав, ни тщеславных утех.

На псковскую сторону в последние годы явилось немало немцев, пруссов, шведов. А уж сколько прибыло беженцев из разграбленных татарами русских княжеств — не сосчитать! Человек в иноземной одежде — не диво для Пскова. На него не оглядывались прохожие, за ним не бегали уличные мальчишки, как это водилось в иных городах. Однако князь из чужих краев — такое Пскову было в новинку. Принять или нет? Новгородский посадник когда-то приветил варягов и тем умножил величие Новгорода. Может, и Пскову не будет худа от литовского изгнанника?

Деревни стали попадаться чаще, как всегда бывает, когда город близок. Довмонт приказал сделать привал около небольшого озера. Все принялись приводить себя в порядок. Так хотелось получше выглядеть перед псковичами, даром что судьбина выпала плохая — изгнанничество.

Довмонт тоже спешился, с удовольствием прошелся по зеленой мягкой траве. Отогнав рукой стаю юрких мальков, испил свежей воды из озера, омыл лицо, руки.

Отдыхая, дождался псковских бояр. Они подъехали в сопровождении трех десятков ратников.

Воевода соскочил с коня, чтобы не разговаривать с князем свысока, и не торопясь, чувствуя, что за каждым его движением наблюдают, двинулся навстречу Довмонту.

— То воевода, Давид Якунович, — успел прошептать Довмонту посадников сын.

Они встали друг против друга — рослый князь и приземистый воевода.

— Здоров будь, князь! — сказал Давид Якунович. — Вижу, дошли без потерь.

— И ты будь здрав, воевода! Примет нас город?

— Что попросишь — то и получишь: погостить ли, навсегда поселиться. Верь: ни тебя, ни людей твоих не обидим. Однако и на твою помощь надеемся.

Именно такие слова и желал услышать Довмонт.

— Хочу, чтобы ваш город стал моим домом. Не сомневайся, понадобится — отдам жизнь за Псков. И люди мои тоже. Спасибо за радушие, Давид Якунович. И воеводе были приятны услышанные слова. Однако насчет сомнения... как тут не сомневаться! Слишком много повидал на своем веку Давид Якунович. Не только иноземцы, а брат брата предавал, наводил на родной город чужое войско.

Для людей твоих место выделено, пусть строятся. И лес им будет, и камень. — Воевода посмотрел в сторону Довмонтова отряда. — Для баб с малыми детьми и сегодня крыши найдем, не звери. А тебя приглашает посадник. Коли не побрезгуешь — приходи.

Воины, стоявшие на сторожевых башнях, издалека заметили странный отряд. К городу двигались на лошадях дюжие молодцы. За ними шли, ехали в повозках бабы и дети. Все в иноземном, литовском платье. А впереди на прекрасном коне вороной масти выступал человек с золотой цепью на груди — знаком княжеской власти. Его сопровождали псковские бояре.

Дозорные сразу поняли, что люди эти совершили путешествие неблизкое: лица усталые, одежда в пыли, взгляды устремлены на городские ворота — откроются ли?

Город их, конечно, впустил.

Гаврило Лубинич распорядился, и беженцам выделили несколько больших изб. Тесновато, правда, но на первых порах сойдет. Иноземцы вели себя вежливо, уступчиво и псковичам понравились.

Князь с воеводой сразу отправился осматривать кром. Расположение крепости одобрил. Выгоднее места для нее найти было трудно. Первые жители возвели кремль там, где речка Пскова впадает в реку Великую. С трех сторон крепостные стены уходили в высокий обрывистый берег. За четвертой стеной и рвом находился посад.

Князь и воевода спустились со сторожевой башни. Воевода перекрестился на белокаменный Троицкий собор. Довмонт осторожно спросил:

— Не против ли правил вашей веры, если я со своей дружиной здесь окрещусь?

У Давида Якуновича отлегло от сердца. Смущало его, что в православном городе будет княжить язычник.

— Рады принять в нашу веру как братьев, — ответил он.

А вечером Довмонт и Лука сидели у посадника за званым ужином. Кроме них, в просторной избе собрались самые уважаемые псковские бояре и старейшины. Однако застолье, едва начавшись, прервалось. К избе подлетела пара всадников. Гаврило Лубинич, извинившись, вышел на крыльцо, а когда вернулся к гостям, лицо его выражало сильную тревогу.

— Вот так, гости дорогие, хотели мы об этом деле завести разговор попозже, да только время подгоняет.

— Так-таки выходят? — не сдержался и перебил отца Лубок Гаврилович.

Посадник остановил его взмахом ладони. Но сам с речью не поторопился. Похоже, подбирал слова, чтобы сообщить нечто важное. Наконец произнес:

• Все твой недруг, князь, Герденя. Выходит на Леонтия.

Дядька Лука, православный по вере, на ухо объяснил Довмонту:

— Завтра Тимофей, стало быть, десятое июня, Леонтий же через восемь ден после Тимофея.

— Хорошо, хоть вовремя прознали. Неловко, князь, просить тебя с коня на коня, да, кроме твоей дружины, помочь нам некому, — сказал посадник.

— Лазутчики ничего не напутали? — уточнил дядька Лука.

— Люди верные.

— Мы готовы, — произнес Довмонт. — Уж коли напросился к чужому углу, изволь и дом защищать.

— Другого от тебя и не ждали, князь.

Воевода Давид Якунович предложил такой план: с утра объявить на вече о военной угрозе и за три-четыре дня собрать ополчение из ремесленников. Дружину же Довмонта поставить в засаду — люди заодно отдохнут от похода.

Бояре и старшины поддержали воеводу. Дело привычное — мало ли врагов к городу подходило! Правда, обычно посылали за помощью к новгородцам. Города друг друга выручали. Но тут дела складывались иначе.

Едва Давид Якунович умолк, все повернулись к Довмонту. Князь поднялся:

— Я так понял, от Полоцкой земли до Псковской по сухой погоде дней пять-шесть пути? Так стоит ли нам дожидаться Герденю в городе? Я бы по нему на его же земле ударил!

Идея была необычной, и не все сразу уразумели, в чем ее преимущество.

— К Гердене у меня особый счет, — пояснил Довмонт. — Лазутчики узнали, где он назначил сбор?

— За Полоцком, в охотницком урочище, — сказал посадник.

— Вот пусть они там и собираются. А мы по Полоцку ударим. И заставим их вернуться домой. Пускай они не посады псковских жителей жгут, а свои тушат. — Князь опустился на скамью.

Все повернулись к воеводе.

— Хорош план, да уж больно смел. И кто пойдет с тобой, князь? — возразил Давид Якунович. — Одной твоей дружины будет мало. Ну, я дам сотни три ратников, сам вместе с ними. А жители, они привыкли родные стены защищать, их на чужие земли никаким калачом не заманишь.

— Их и не надо, от них только помеха. Если же твои ратники готовы, так и я готов. Я бы и завтра вышел, но есть у меня причина для задержки.

— Завтрашний день так или иначе на сборы, — вставил степенной посадник. — А что у тебя за причина такая, князь?

Таврило Лукинич спросил с улыбкой, но Довмонт почувствовал, как бояре и старшины насторожились.

— Такая причина, что о ней неловко и заговаривать. Если бы не спешка, так и смолчал бы. Причина у меня и у дружины важная — хотим стать одной с вами веры.

Присутствующие заулыбались.

— Доброе решение, князь, — произнес посадник. — А то, пока ты говорил, я чего только не передумал.

— Если вы селите нас на своей земле, а мы ее хотим оборонять, нужно нам иметь доверие друг к другу, надо, чтобы во всем было согласие. А раз послезавтра уходим на бой, остается один день, завтрашний, чтобы креститься.

Вместе с князем в Троицком соборе крестились все его дружинники с домочадцами.

— При крещении душа человеческая обретает Господа, а тело — сосуд, в котором душа содержится, — как бы рождается заново, и потому следует принять тебе, князь, новое имя. Ныне день памяти святого Тимофея, сотворившего множество добрых дел, а потому советую тебе взять его имя. И будет он тогда твоим небесным покровителем, — наставлял Довмонта отец Кирилл. Слова были суровые, а звучали по-доброму, и смотрел священник на князя так, словно видел все его прошлые дни и будущие.

У народа литовского имелись свои боги. Род Довмонта, как и многие другие, поклонялся небесному громовержцу Перкунасу. Знающие люди утверждали, что Перкунас — тот же языческий бог Перун, которому некогда молились все славяне.

Литовские князья издавна женились на русских. И когда русская жена клала поклоны Христу, муж ей не мешал. Но сыновей, едва они начинали бегать, отдавал на воспитание мужчинам-язычникам. В памяти у Довмонта сохранились рассказы матери о подвигах Спасителя. Она даже в православный храм его приводила. Да и сам он несколько раз с любопытством туда заглядывал. Однако больше доверял Перкунасу. И зря: не уберег Перкунас его от несчастий.

После крещения дружинники с домочадцами тоже получили новые имена. Выйдя из храма, с трудом они окликали друг друга по-новому. Не все звукосочетания были удобны для литовского языка.

Ближе к вечеру Довмонт навестил мать. Та едва встала ему навстречу: обессилела после похода.

— Покажи-ка крестик, — попросила мать.

Довмонт тихо засмеялся и обнажил грудь. Мать перекрестила его.

— Да помогут тебе святые угодники. Евпраксию с детишками постарайся выручить. Спаси от этого ирода и сюда привези.

Княгиня Евпраксия, жена Гердени, приходилась ей родной сестрой.

Как только раздвинулась ночная тьма, Довмонт с дружиной вышел из города. Стояла все та же сушь, что и в последние недели.

Болота пересохли, реки, которые прежде преодолевали вплавь, обмелели, и потому воины двигались быстро.

Не думал Довмонт, что так скоро сведет его судьба с Герденей. Порой даже считал, что расстались они навсегда. И вот выпал случай расквитаться за все обиды, унижения и несчастья последнего года.

— А помогает нам погода, князь! — сказал на третий день пути Давид Якунович. — Хаживал я и прежде этим путем, но столь быстро полоцких земель не достигал. В другие годы путь этот и вовсе непроезжий.

Лазутчики, которых воевода регулярно высылал вперед, докладывали: впереди все спокойно. Главное — подойти неожиданно к врагу и самим не попасть в ловушку.

Город Полоцк стоит при слиянии двух рек — узкой неглубокой Полоты и широкой полноводной Западной Двины. Полоцк и назвали в честь Полоты. Возник город еще в дорюриковы времена, и управляли им, если не считать Рогволода, русские князья. Полоцкиe земли входили в состав Киевской Руси. В период феодальной раздробленности Полоцк выделился в самостоятельное княжество. Когда на Русь нагрянула Орда, полочане позвали на княжение Товтивила, племянника великого князя Литовского Миндовга.

— Добрее Товтивила человека нет, — говорили многие. — Он защитит нас от татар.

Орда Батыя действительно не затронула Полоцк. Вряд ли в этом была заслуга Товтивила. Тем не менее следующим на полоцкий престол сел его брат Тройнат. Затем наступила очередь Гердени.

Не дойдя немного до Западной Двины, Довмонтово войско укрылось в лесу. По словам лазутчиков, в Полоцке все было спокойно. Герденя отсутствовал. Горожане сообщили, что он разбил лагерь где-то в дубовой роще и выжидает удобного момента, чтобы захватить и присоединить его земли к своим.

— А все жадность, — покачал головой дядька Лука, — не дает дураку покоя.

“Интересно, когда это Миндовг и Герденя обо всем сговорились? — думал Довмонт, глядя на видневшийся сквозь ветки город. — Теперь это можно будет выпытать у Гердени, потрогав мечом его горло. А также и казну забрать. А то — ишь! Не только родины нас лишил, но и ограбил. Хорошо, дядька Лука малую казну всегда берег при себе. Кабы не он, был бы сейчас нищий князь над нищей дружиной”.

Довмонт и оба воеводы — Лука и Давид Якунович — спешились и вышли на берег, чтобы лучше рассмотреть Полоцк. От реки до города тянулся широкий луг, на нем высокими шапками стояли стога сена.

— Повезло нам, — в который раз сказал Давид Якунович. — Река от жары обмелела. Вполне можно вброд перейти.

— Город будем брать хитростью, — откликнулся Довмонт. — Едва стемнеет, переправимся через Двину. — Видите копны? В них и спрячемся. А на рассвете рванем к городу. Твой отряд, Давид Якунович, берет ворота и держит их, моя дружина — захватывает улицы.

Как наметил Довмонт, так и вышло.

Полусонные горожане вопили от страха, но не они были нужны Довмонту. Он искал палаты Гердени. Жена полоцкого князя Евпраксия давно умоляла родственников спасти ее от человека, который стал ей хуже врага. Кто-то из жителей указал Довмонту путь к княжеским хоромам. Дружинники сбили с ног стражников и освободили княгиню с княжатами. Довмонт приказал вывезти их за ворота. Трое слуг не захотели расставаться с Евпраксией. Довмонт похвалил их за верность и разрешил сопровождать госпожу.

Евпраксия, увидев, что Довмонт забирает казну, попросила:

— Возьми и мои сундуки, Довмонтушко! Нечего Гердене на них любоваться. Вообще, все бери, пусть хоть чем-то он за твои муки поплатится! — она обняла сыновей. — Андрюша, Петя, пойдемте.

Довмонт помнил своих племянников-двойняшек еще младенцами. Белесенькие были, слабенькие. Они и теперь не выглядели крепышами. Почти прозрачные лица, то ли от испуга, то ли от смущения, смотрели в пол. Довмонт слышал, что ребята не желают знать о ратном деле и проводят дни в молитвах. Он еще удивлялся: “И это отпрыски Гердени! Которому что Перкунас, что Христос — все равно”.

Князю стало вдруг неудобно перед отроками за разгром, учиненный в палатах. Впрочем, мальчики держались так, словно их ничего не касается.— Во Псков поедем, деточки, — сказала княгиня тоном, каким обычно говорят с убогими. — Князь Довмонт с собой нас забирает. Там нас ваша тетка ждет, и монастыри там хорошие, будет вам где помолиться.

Свершив задуманное, Довмонтово войско с пленниками и Евпраксия с сыновьями и слугами переправились через Двину и укрылись за деревьями.

Герденя, узнав о приходе псковичей, рассвирепел и приказал своим воинам броситься в погоню. Князья-союзники, которые пировали с ним всю ночь, в один голос заверили, что наглым псковичам далеко не уйти, что еще и полдень не наступит, как все они падут под ударами мечей.

Довмонт отправил княгиню с детьми и челядью под охраной Давида Якуновича и ратников во Псков, а сам вместе с небольшим отрядом укрылся в засаде.

Скоро к реке примчалось войско Гердени. Дозорные насчитали около семи сотен человек. У Довмонта было в два раза меньше.

— Далеко не уйдут! — кричал на скаку Герденя. — Догоним и всех порубим. А голову Довмонта я насажу на кол и выставлю у ворот.

Герденя двинул воинов вброд через реку. По несколько человек в ряд они начали переправляться на противоположный берег и сбрасывать оружие и доспехи на утоптанную траву для просушки.

Это и было главным в плане Довмонта — выманить полоцкого князя на такое место, где и с малой дружиной можно его победить.

Воины Гердени, дожидаясь товарищей, беспечно топтались на Зерегу. Чего было опасаться? Их много, до Полоцка рукой подать, каково же было их изумление, когда дружинники Довмонта выскочили из-за деревьев! Многие даже оружие не успели подхватить. Кони псковитян топтали доспехи и гнали воинов Гердени назад, в реку.

Герденя, увидев это, выказал неожиданное проворство. Бросив воинов на произвол судьбы, он как вихрь помчался к городу. А Довмонт с дружиной спокойно поехал домой и вскоре соединился с отрядом Давида Якуновича.

Псков встретил победителей радостным звоном колоколов.

Великий князь Ярослав решил наказать Псков, узнав, что его жители сотворили невиданное: мало того, что отказали его сыну, так еще и поставили на княжение литовца! Со своей дружиной Ярослав прибыл в Новгород в надежде, что городские полки отправятся вместе с ним на Псков.

Но новгородцы воспротивились замыслу великого князя.

— Не хотим со Псковом воевать! — кричали ему на вече именитые бояре и простолюдины. — Псковичи братья нам! Хочешь, иди один воюй!

— Ослушников надо наказывать, — убеждал их Ярослав со степени. — Иноземному пришельцу во Пскове не княжить!

Сын его, Святослав, стоял рядом, опустив глаза долу.

Новгородцы стали нехотя собирать дружину. Было понятно, что такие сборы не кончатся никогда.

И тут от Довмонта прибыли послы. Псковские бояре рассказали о победе над полоцким князем, который и Новгороду досадил немало. Жители снова собрали вече.— Ты на кого нас вести собрался?! — обрушились они на великого князя. — Довмонт хочет с нами дружбы, послов прислал. Мы против друзей и братьев не воюем.

Так не случилось войны, от которой проиграли бы оба города. И Ярославу пришлось с этим смириться.

Прошло немного времени, и на землю Русскую вздумали напасть датские рыцари, для этого они закрепились в крепостях Колывань (ныне Таллин) и Ракобор (ныне Раквере). Тут же пограбить и пожечь новгородские земли решили и рыцари из Ливонского ордена.

Новгородцы спешно отправили посольство к великому князю — просить помощи. Другое посольство ушло во Псков, ко князю Довмонту.

К январю 1268 года в Новгороде собралось небывалое войско: явились полки суздальский, тверской, смоленский, владимирский под командованием князя Дмитрия Переяславского. Пришло ополчение от ижорского племени. Привел свою дружину и Довмонт.

Немцы из Ливонского ордена, как узнали, сколько народу готово выступить против них, так и запросили мира.

А датчане не дрогнули.

Соединенное войско выступило из Новгорода 23 января. За полками двигались обозы со снаряжением и провиантом. Могучие лошади тянули осадные орудия.

По своей земле русские воины шли не спеша — чего торопиться, когда датчанам все равно неоткуда ждать подмоги, с ливонскими рыцарями не сегодня завтра будет подписан мир. После нескольких передышек пересекли пограничную реку Нарову ныне Нарва). Вот и Ракобор, где засели враги.

Князья стали совет держать.

— Выманим датчан в открытое поле, а когда разобьем, вместе с отступающими прорвемся в крепость, — предложил Дмитрий и посмотрел на Довмонта.

Довмонт согласно кивнул:

— Добрая мысль.

Но рыцари на простор выходить не желали, прятались за высокими крепостными стенами.

— Переночуем, а с утра станем готовиться к штурму, — решили князья.

Однако события приняли другой оборот. Выйдя из шатра, князья увидели готовые к бою рыцарские полки.

— То немцы, из Ливонского ордена! — удивился Дмитрий. — Или они не просили у нас мира?! Зачем же выступили против нас?

— Просили мира, а пожелали войну, — усмехнулся Довмонт. — Придется их проучить.

Немцы медленно спускались с невысокого холма. Ряд за рядом, облаченные в тяжелые доспехи. Даже морды их лошадей были закрыты железными масками с прорезями для глаз. С такой большой силой русские князья давно не встречались.

— Делать нечего, будем биться, — сказал Дмитрий.

Как всегда, рыцари шли в атаку “свиньей” — острым клином, чтобы рассечь строй противника. И русские, как всегда, образовали “чело”, чтобы обхватить врага по краям.

На правом, ударном крыле стояли конники Довмонта Псковского и Дмитрия Переяславского. Левый фланг занимал тверской полк.

Первый удар приняли на себя новгородские пешие воины. Они попятились под напором латников, но строй удержали. Баграми, копьями скидывали рыцарей с коней. Когда железная “свинья” углубилась в русские ряды, по ней слева ударил тверской полк. На него наехал запасной рыцарский отряд. Легковооруженные, тверяки с трудом отбивали атаку и вскоре оказались в трудном положении. Тогда справа на немцев ринулось войско Дмитрия и Довмонта. Тверяки приободрились. Битва разгорелась не на шутку. Раненые отползали в стороны, чтобы не попасть под конские копыта.

Холодное тусклое солнце поднялось и закатилось. Заснеженное поле покраснело от крови, потом почернело от поверженных тел.

— Вперед! — раздавался клич то Довмонта, то Дмитрия. Наконец рыцари попятились к крепостным воротам. Воодушевленные русичи усилили натиск.

— Взгляни-ка, князь! — неожиданно крикнул Дмитрий и указал мечом в сторону леса. — Еще одна рать! Опять рыцари.

— Останавливай наших. Будем снова строиться к битве, — вздохнул Довмонт.

Он посмотрел, как побитые немцы исчезают за крепостными стенами, а потом обернулся на новых врагов. Те неожиданно остановились.

Всю ночь русские жгли костры и собирали своих раненых и погибших товарищей. Воевать в темноте не имело смысла — можно легко порубить и соратников. Когда же наступило утро, оказалось, что рыцари... ушли! Раздумали драться.

— Немцев мы проучили изрядно. Датчане теперь носа не высунут из крепости. Поедем домой, — предложил Дмитрий. — Раненых лечить надо, а мертвых честь честью похоронить.

— Ладно, — согласился Довмонт. — Возвращайся в Новгород, а я, пожалуй, прогуляюсь с дружиной вдоль моря. Рыцари понастроили там много крепостей, чтобы на наши земли удобней было нападать. Порушу их все. Пусть с миром приходят, а не с войной.

Так и сделали. Полки великого князя отправились по домам. А Довмонт воевал до весны. Вернулся во Псков с толпой пленных и богатыми трофеями, и город снова встретил его счастливым перезвоном колоколов. А через год неугомонные рыцари стали лагерем вокруг Пскова.

Первый штурм Довмонт с дружиной отбил. Но князь знал — этим немцы не ограничатся. Он попросил послать надежных гонцов в Новгород за помощью и обратился к горожанам с призывом сформировать ополчение. Выходить за стены крепости пока не спешил.

— Ополченцы — парни молодые, необученные. А рыцари убивать хорошо умеют. Человеческая жизнь — комариная, ее беречь нужно. Пусть новобранцы боевым приемам поучатся.

Дней десять рыцари пытались взять крепость, и каждый раз Ловмонт давал им от ворот поворот. А в это время новгородские полки спешили короткими тропами ко Пскову.

Собрались было рыцари на одиннадцатый штурм, но как увидели полк новгородцев, так и устремились за реку.

— Ворота открыть! — приказал Довмонт.

И пришлось рыцарям мечтать не о скорой победе, а о пощаде.

Бог послал псковичам несколько лет мирной жизни. Довмонт в это время занимался тем, что укреплял и расширял кром.

Людей в посаде селилось все больше. Они приходили из разных русских княжеств. Русь стонала от нашествий Орды и междоусобиц. Города, едва успев отстроиться, снова пылали, подожженные то кочевниками, то дружинниками соседнего князя. Причем соседи бывали лютее иноземцев.

Псков чем мог пособлял беженцам. Однако всем было не поместиться за крепостными стенами. А потому князь по совету с именитыми жителями прочертил на земле линию от реки Псковы до реки Великой, и по этой линии горожане начали возводить новую каменную ограду. В кроме же Довмонт устроил амбары для хранения съестных припасов. Крепость по ночам охраняли огромные злобные собаки. Их так и называли — кромские псы.

Городские работы псковичи привыкли выполнять сообща. Жители кварталов собирались на малое вече и договаривались, как подвозить по рекам камень, где закладывать новую церковь или когда ремонтировать обветшавшую мостовую. Все улицы Пскова были замощены. И частные дворы тоже.

Полюбился Домонту город.

В мае он весь окрашивался яблоневым цветом. Горожане были знаменитыми садоводами и огородниками. Если один выращивал такой фрукт или овощ, о котором прежде на Руси не слыхивали, то другой обязательно просил заморского купца привезти и ему какое-нибудь диковинное семечко или саженец.

А еще Псков славился как культурный центр. В нем собрались книжники, иконописцы, архитекторы. Постройки именитых горожан отличались высокими подклетями, просторными хоромами, высоко поднятыми крыльцами. Не редкостью были дома в два-три этажа, сложенные из крепких бревен. Бояре знали: Довмонт - отменный воин, врага к городу не подпустит, и потому не боялись тратиться на всякие изыски. Но и простолюдины, сироты, убогие во Пскове не бедствовали. Такой уж князь с посадником завел порядок. Ежели, например, у кого по недосмотру сгорало жилье, соседи по улице немедленно собирались на совет. И несчастному за несколько дней ставили новую избу. А ежели семья теряла кормильца, то детей и беспомощных старцев брали на общее попечение. Совет решал также, когда и в честь чего устраивать пир-братчину.

— Смотри, как можно жить! — радостно удивлялись переселенцы из других русских земель. — Ежели Господь позволит вернуться домой, всем расскажем: может, и у нас зачнется такая жизнь.

Так и новую крепостную стену возвели: каждая улица — свой участок. Стена поднялась высокая, крепкая. Пространство между нею и кромом народ прозвал Довмонтовым городом. И до сих пор зовет.

Рыцари в обновленный Псков соваться не осмеливались. Но окрестности как-то попробовали разорить.

Довмонт подстерег врагов на границе Псковской земли. Побросав раненых и пленных, рыцари двинулись к реке. Но князь отрезал им путь к спасительному берегу. Большая часть рыцарей была захвачена и молила о пощаде. Остальные сумели переправиться на остров.

— А не поджечь ли там сухую траву? — подумал вслух Довмонт.

И остров стал для грабителей страшным раскаленным котлом.

В пылающей одежде кинулись они в воду и поплыли сдаваться на милость победителей.

Весной 1273 года лазутчики принесли тревожную весть. Рыцари Ливонского ордена построили осадные орудия и вербовали работников из племен с берегов Балтики. А магистр Отто фон Реденштейн объявил Довмонта своим злейшим врагом и заявил, что захват Пскова — цель его жизни. Если прежде на город нападали разрозненные рыцарские отряды, то теперь на псковичей ополчилось все воинство ордена.

— Пора навсегда покончить с православием. Псков и Новгород должны стать католическими, — рассуждал Отто в кругу друзей. — Эти города мы сотрем в порошок. А их земли передадим в управление верным людям. Римская церковь увековечит наши имена.

Довмонт повел дружину навстречу немцам. Он рассчитывал застать их врасплох и разгромить во время переправы через реку Великую. Но рыцарей оказалось многие тысячи. В битве с ними он мог погубить собственную дружину, не достигнув победы. А без отборных бойцов городу не выстоять. Потому поглядел князь на рыцарей да поворотил домой.

Скоро вражье воинство уже топтало поля и луга за рекой Beликой — в Завеличье. А на холме возвышался золотисто-красный шатер магистра. Прежде Отто посылал на Псков баронов. Теперь решил сам командовать штурмом.

Обитатели посада вместе с живностью перебрались за крепостную стену. Скученность в Домонтовом городе образовалась жуткая. Квохтали куры, орали дурными голосами недоеные коровы, лаяли ошалевшие от обилия незнакомцев собаки.

Степенной посадник Гаврило Лубинич сбился с ног, стараясь накормить и напоить бездомных людей. Слава Богу, в кроме имелся глубокий колодец и большой запас муки.

Первым делом Довмонт сформировал отряд из городских ратников и велел им развалить стенобитные орудия, которые рыцари переправили на плотах через Великую. Отряд возглавил Лубок Гаврилович, посадников сын. Задание ратники выполнили, но не вернулись назад — наверное, попали в плен. Лицо степенного омрачилось скорбью.

Пригнанные рыцарями работники проложили через реку наплавной мост. Узкий и хлипкий потому как полагали, что после взятия Пскова он будет ни к чему. По нему гуськом к городу подтягивались рыцари. Магистр к ним присоединиться не спешил. Его яркий шатер оставался на прежнем месте.

— Где же новгородцы? — спрашивал Гаврило Лубинич у Довмонта так, словно князь должен был это знать.

Довмонт вместо ответа устремлял взгляд в даль.

В Новгород дважды посылали гонцов за помощью. Но ответа пока не получили.

Между тем в городе отчетливо был слышен стук топоров. Рубили в междуречье, со стороны Усохи — высохшего рукава Псковы.

— Лестницы ладят, — догадался Довмонт. — Как закончат, так начнут штурм.

— Ты, князь, поспи, а то тебя не хватит на бой, уже почернел, — просил воевода Давид Якунович.

Но Довмонту некогда было думать о сне. Надо было хорошенько подготовиться к осаде: сложить кучами на стене камни для метания, заготовить дрова, котлы и смолу, чтобы лить ее, кипящую, на дурные рыцарские головы. Учить лучников и щитников воевать на пару: один прикрывает щитом себя и товарища, а второй стреляет... Много, чересчур много дел было у Довмонта!

И вот стук топоров прекратился.

Довмонт выставил на стену ратников с луками и щитами. Когда немцы стали подтаскивать лестницы ко рву перед крепостью, да еще и наводить мостки через него, со стены полетели стрелы.

Магистр приказал своим воякам бросить лестницы и открыть ответный “огонь”. Довмонт, дорожа людьми, позвал их вниз. Те спустились, и князь обомлел: в каждом щите торчало по несколько стрел.

Довмонт с досадой вспомнил Ракобор — не захотели тогда русские штурмовать крепость, а ведь там главные силы немецких и датских рыцарей затаились. Взяли бы Ракобор — не стоял бы сейчас шатер магистра в Завеличье.

Мостки через ров прибалтийские работники под охраной рыцарей все-таки наладили. И лестницы около рва положили. Поэтому князь не стал рушить мостки, а выставил на стене ратников и горожан. Наблюдателям на башнях было приказано сигналить при малейшем изменении обстановки.

Потянулись часы ожидания. Наконец князь не выдержал и сам направился к сторожевой башне. Едва он поднялся по узкой каменной винтовой лестнице с высокими ступенями, как затрубила труба и к крепости побежало вражье воинство.

Ратники и ополченцы вскинули луки, и воздух посерел от обилия стрел.

Передние нападавшие попадали, движение лавины замедлилось. Но лишь на мгновение. Упавших заменили новые воины. Лучники со стены пускали стрелу за стрелой, стрелы пели, разрезая воздух, воины магистра продолжали падать, однако лестницы все-таки коснулись стены.

Ливонцы заполнили пространство между крепостью и рвом. Довмонт с ужасом наблюдал, как немецкие рыцари лезут наверх.

“Что же воевода?!” — хотелось ему крикнуть.

В это время ратники на стене налегли на лестницы, те не выдержали, задрожали и рухнули наземь. Штурмовики, словно горох, посыпались в ров.

“Молодец, воевода!” — радостно подумал Довмонт.

А что ополченцы? Они стояли рядом с ратниками и швыряли камни на головы рыцарей, пытавшихся установить новые лестницы. Довмонт увидел и своих племянников — светлых отроков в иноческой одежде. Они защищали город вместе со всеми.

Однако магистр не зря нагнал столько народу. На смену убитым и раненым бежали десятки, сотни новых воинов. И там, где падала одна лестница, немедля возникала другая.

Вот уже кое-кому из нападавших удалось вскарабкаться на стену. То тут, то там завязывалась схватка. Воздух дрожал от многоязычной брани и звона металла.

Казалось, штурм не кончится никогда. Защитники города начали заметно уставать.

“Подниму дружину”, — решил Довмонт. И вдруг почувствовал, как что-то произошло. Он глянул за стену. Перед рвом выстроились немецкие лучники.

— Вниз! Всем вниз! — скомандовал князь, он уже понял, что произойдет через мгновение.

Только его никто не услышал. На крепость обрушилась туча стрел. В отличие от Довмонта магистр не жалел своих. Похоже, он решил взять Псков любой ценой. Стена опустела. Немцы побросали луки и рванулись к крепости. Но на смену ратникам и ополченцам встали жители посада. Они и отбили последнюю на сей день атаку.

Князь спустился в город. И первое, что он увидел, — носилки, на которых лежал мертвый юноша. Это был племянник Довмонта, сын княгини Евпраксии.

Новгородский князь Юрий Андреевич слал гонцов за гонцами во Владимир к дяде своему, великому князю, но ответа не получал. Сам же по себе идти на Псков опасался. Дядя и так был недоволен тем, что случилось под Ракобором. Лучших новгородских людей полегло тогда и в самом деле немало. Когда еще была такая битва, чтоб погибли степенной посадский и тысяцкий! В ту зиму объединенными силами едва справились с рыцарскими полками. А теперь магистр Отто собрал, говорят, войско во много раз больше. Да и возможно ли победить целый Ливонский орден одним лишь Псковом да Новгородом?

Князь Юрий Андреевич редко выходил на улицы, а вышел — сейчас бы увидел, как беспокойны горожане, как шумно переговариваются.

Псков перестал слать гонцов. Это могло значить только одно — магистр Отто обложил все пути-дороги. Если бы псковичи отбились — сразу дали бы знать. А сдались бы, сравняй магистр город с землей, как обещал, весть дошла бы сама.

Как поступить в нынешнем положении, князь не знал. Не пойти на подмогу — магистр управится со Псковом и возьмется за Новгород. Но будет ли осада, неизвестно. Может, удастся договориться с немцами и спасти город. Если же выйти на подмогу сейчас, тогда уж точно — война. И тогда, почти наверняка, он останется без дружины, без города, без княжения.

Юрий Андреевич решил потянуть время, глядишь, как-нибудь все само образуется.

Но не получилось.

С утра загудел, позвал на общий сбор вечевой колокол. Граждане со всех концов устремились на площадь.

— Псков обливается кровью, нас заслоняет от рыцарей, а мы чего тут отсиживаемся? — кричали новгородцы Юрию Андреевичу, поднимаясь один за другим на степень. — Или ты поведешь дружину на выручку братьев, или мы призовем другого князя.

— Да я что, я готов, я всегда с вами, — оправдывался Юрий Андреевич.

Вече постановило: посвятить два дня сборам и выходить, не дожидаясь полков великого князя.

Отто перенес свой шатер из Завеличья в посад. Не захотел вселяться ни в чьи опустевшие хоромы. А возможно, хоромы так успели загадить его воины, что магистру и вселяться было некуда.

Довмонт давно ждал, когда Отто переберется поближе к городу.

Псковичи держались из последних сил. Все, старый и малый, здоровый и больной, вышли на бой с врагами.

Однажды Довмонт с удивлением обнаружил на стене княгиню Евпраксию. Она без устали швыряла камни в нападавших. Рядом бился за город ученый инок Кирилл.

Помощь из Новгорода так и не появилась, и князь понял, что только он, лично, может спасти Псков от уничтожения.

Довмонт пришел с мечом в храм Святой Софии, положил его к алтарю, встал на колени и зашептал молитвы. Когда закончил, подошел к игумену Исидору:

— Благослови, отче.

Исидор осенил его крестом и опоясал мечом.

— Простимся на всякий случай, — сказал князь посаднику, выйдя из храма. — Сегодня ночью пойду в гости к магистру. Ежели к утру не вернусь, значит, убили меня. Беру полсотни дружинников, больше мне и не надо.

— Не спеши, Довмонтушко, — попросил Таврило Лубинич. — Прошу тебя, подумай. Без тебя мы пропадем.

— Вы и со мной пропадете, если не сделаю то, к чему призван. Больше двух-трех дней нам не выстоять против такой силищи.

— Ты хоть скажи, что задумал.

— То мой секрет. А только передай воеводе: пусть немного погодя, как мы уйдем, приоткроет передние ворота. Ливонцы, небось, обрадуются, решат, что сдаемся, и попрут. Так вот, накажи Давиду Якуновичу: пусть держится через не могу.

Ночью, когда началась очередная атака, князь тихо провел в свои хоромы полсотни самых лучших дружинников, тех, которые где только не были вместе с ним. Из хором они спустились в подвал, а из подвала — в подземный ход.

Устраивая его, Довмонт сам над собой посмеивался: дескать, что за блажь! Теперь же лаз и понадобился.

Князь шел по каменному коридору первым, пригнувшись. За ним — затылок в затылок — дружинники. Во влажном сумраке раздавалось шипение факелов, громкое дыхание, неровный топот шагов. Когда показался кусок звездного неба, факелы потушили.

Лаз привел на берег Великой. Рядом, почти у ног, плескалась вода. Осторожно пройдя вдоль берега, отряд сразу напоролся на рыцарей. Те волокли к крепостной стене новую лестницу. Князь подумал: “Не найти ли и нам какую-нибудь лестницу для маскировки?” Но потом эту мысль отбросил. Он представил, как они бегут со своей ношей к шатру магистра и каждый встречный спрашивает: “Зачем вы ее туда тащите?”

А он объяснит зачем!

Проще идти так, не таясь. В темноте никто не разберет, кто они и откуда.

Довмонт взмахнул рукой и направился прямо к шатру магистра. Дружинники — за ним. Неожиданно их окликнул рыцарь с белым плюмажем на шлеме.

— Почему здесь? Вам сказано, бежать к восьмой лестнице! А ну... — не договорив, он коротко охнул, присел и завалился на бок. Один из дружинников отер о штанину нож.

Так они добрались до шатра. Тут им путь преградил охранник.

— Вам что здесь надо? — охранник присмотрелся и выхватил из ножен меч:

— Тревога! Это сам Довмонт! Князь молча выбил у него оружие.

Рыцаря повязали и заткнули ему рот его же плащом.

Крик охранника разбудил магистра. Отто выскочил из шатра. И вместе с ним десяток рыцарей с разными знаками отличия. Они встали перед магистром.

— Рубите мне коридор! — хрипло крикнул князь. Дружинники заработали мечами. Рыцари падали направо и налево как дрова. Довмонт неотвратимо приближался к магистру. Тот в испуге пятился к шатру.

Когда до магистра было уже рукой подать, из шатра выскочил еще один рыцарь. Он быстро обогнул Отто и направил меч на Довмонта. Князь единым ударом выбил меч из его рук. Рыцарем тут же занялись дружинники, а Довмонт схватился с магистром.

“Пора бы воеводе ворота открыть!” — думал он, тесня заклятого врага.

Суета около шатра привлекла внимание ливонцев. На защиту магистра кинулась целая толпа рыцарей. Дружинники Довмонта, отбиваясь, падали один за другим. Их оставалось все меньше.

Ворота не открывались.

А магистр был знаменитым рубакой. Немало поверженных тел числилось за ним.

— Ты пришел за моей жизнью, Довмонт, но сначала отдашь свою! — крикнул он, оскалившись по-звериному.

Он даже попробовал наступать на князя. Все удары Довмонта едва задевали его, так умело он ускользал от них.

Рядом с Довмонтом снова рухнул дружинник, сраженный рыцарским мечом.

И в этот момент со стороны крепости раздались восторженные вопли:

— Победа! Победа!

“Ворота! — догадался князь. — Наконец-то!”

Магистр с искривленным от изумления лицом оглянулся на крепость.

И тогда Довмонт, захватив меч двумя руками и взметнув над головой, бросился на магистра.

На этот раз удар не был скользящим. Довмонт услышал лязг проломленных доспехов. Магистр начал медленно оседать.

Довмонт не видел, как подбежавшие рыцари подхватили Отто на руки. Ему надо было спасать остаток дружины.

— За мной! — крикнул он и ринулся к крепости.

Без особых проблем им удалось миновать посад. Среди рыцарей началось смятение. Кто-то кричал: “Измена!”, кто-то толковал окружающим, будто магистр погиб от руки ополоумевшего графа, решившего так отплатить магистру за старые обиды.

Зато у ворот шло кровавое побоище. Ратники во главе с воеводой отражали вражеский натиск. Они понимали, что от них зависит жизнь князя и товарищей, и рубились отчаянно. Когда ливонцы чуть отступили, из ворот выехали всадники. Они быстро расправились с массой нападающих, потому как те были при легком вооружении, пригодном только для лазания по лестницам. Всадники поскакали навстречу Довмонту.

Увидев рядом с собою псковича, который с коня замахнулся мечом, примериваясь, как бы ловчее снести ему, своему князю, голову, Довмонт в ярости крикнул:

— Назад! Кто повелел отходить от ворот!

Ратник в последнее мгновение остановил удар.

— Княже! — растерянно улыбаясь, проговорил он.

— Смотреть надо, пень осиновый! Чуть князя не задел! — ругнулся кто-то из дружинников.

— К воротам! — скомандовал князь.

Он ссадил с коня неудачливого рубаку, легко вскочил в седло и вытянул меч вперед:

— К воротам!

А так хотелось навалиться всем вместе и гнать растерявшихся рыцарей к шатру магистра, потом дальше. Но Довмонт представлял, с каким трудом Давид Якунович отбивается от врагов.

Едва свои миновали внешние ворота, воевода велел их закрыть. Во двор набилось жуткое количество народу. Свои-то ладно, но было очень много и чужих. Рыцарей следовало обезоружить и связать.

Пленные оказались чрезвычайно кстати. Возле шатра магистра осталось немало Довмонтовых дружинников. Теперь их было на кого обменять.

Похоже, в стане врага начались раздоры. Едва рассвело, несколько рыцарских отрядов двинулись к хлипкому наплавному мосту, перешли в Завеличье и скрылись из глаз. Новые попытки взять крепость оставшиеся не предпринимали.

— Поспи, князь, поспи, — уговаривали его посадник и воевода. — И так то, что ты сделал ночью, свыше сил человеческих.

— Уйдут — высплюсь, — отвечал Довмонт.

Первый этаж княжеских хором был занят ранеными. Одни в забытьи стонали на постелях, другие, сидя на полу, перешучивались с лекарями. Врачевателям помогала княгиня Евпраксия.

Не успел Довмонт выйти из хором, как его позвали на смотровую башню. Немцы тащили к наплавному мосту богато украшенные носилки. Следом несли свернутый шатер. “Значит, он не убит, лишь ранен”, — догадался князь.

Переправив Отто через реку, рыцарские полки начали покидать посад.

— А не конец ли осаде! — обрадовался дядька Лука.

— Поглядим, что завтра скажет, — Довмонту так хотелось тоже счастливо улыбаться, но пока было рано.

Рыцари стали лагерем на прежнем месте, в Завеличье.

“Сказало” даже не завтра, а ночь.

Воевода осторожно тронул задремавшего Довмонта за плечо:

— Иди глянь, что у ворога деется.

В Завеличье происходила какая-то смута.

— Послать лазутчиков! — распорядился Довмонт. — Или нет, лучше проведем разведку боем. Вдруг это новгородцы наконец прибыли нам на подмогу.

Довмонт с дружинниками налетел на врагов как вихрь. Рыцари от неожиданности разбежались.

Навстречу Довмонту бросились парни в рваных рубахах, босые, в синяках, израненные!

— Да вы никак из полона?! — поразился князь.

Но еще больше он удивился, когда увидел сына посадника.

— Живой! Отец твой чуть панихиду не справил по тебе! Псковичи благополучно вернулись в крепость. Ливонцы их не преследовали. Видно, что-то изменилось в планах Отто.

Таврило Лубинич долго не мог сообразить, зачем его, едва прилегшего, растолкали. Когда же поставили перед ним сына, он по-стариковски заплакал.

Посадские жители попросили князя выпустить их за ворота, чтобы посмотреть на свои дворы.

Только не долго они гуляли. Вернулись удрученные.

— Все унесли с собой проклятые. Лапти были — и те украли. И горшки, и упряжь конскую... А еще “Божий дворяне” называются!

— Да ладно вам жалиться! — перебил соседей рыжий парень. — Будет мир — все наживем. Лучше скажите, что в Завеличье углядели. — И сам продолжил: — Движется к нам еще одно войско, князь.

— Новгородцы идут! — уверенно сказал посадник. — Кроме них, некому. Уж и не знаю, то ли кланяться им, то ли горькими клясть словами.

Это и в самом деле были новгородцы во главе с князем Юрием Андреевичем. Они расположились неподалеку от рыцарей.

Рыцари, увидев новую силу, немедленно снарядили посольство во Псков.

Два молодчика, сидя на конях, протрубили на своем берегу реки, а потом перешли через Великую по наплавному мосту. С ними был третий — высокий, тощий, длиннорукий, со шрамами на обеих щеках.

Они выстроились перед крепостными воротами, так что сухопарый оказался посередине. Трубачи снова выдали звонкий сигнал.

Воевода с пожилым ратником и толмачом Убайдом выехал из крепости. Коротко переговорив с сухопарым, повернулся к Довмонту.

— То барон Лукас из Зальцбурга, — сообщил воевода. — Орден просит мира. Барон сказал, что магистр Отто тяжело заболел.

Довмонт хмыкнул:

— Заболел, говорит? Помню я этого барона. Все сражается старый олух. Все никак не поймет, что нас воевать себе дороже. Пусть передаст магистру: если Новгород согласен на мир, то и мы не против. — Князь вопросительно посмотрел на посадника и воеводу. — Так?

Те согласно кивнули.

Новгородский князь Юрий Андреевич с малой дружиной беспрепятственно проехал через рыцарский лагерь и прибыл во Псков.

— Заждались вас, — не сдержал упрека Гаврило Лубинич.

— Как вече решило, так и пошли, — смутился Юрий Андреевич.

Говорил он негромко, неуверенно, словно извиняясь за каждое слово, княжеская одежда сидела на нем мешковато. Глаза от земли поднимал редко. Зато новый новгородский степенной посадник, Павша, был боярином хоть куда. Он и заговорил могучим басом, когда сели в хоромах у Довмонта.

— Что поздно подошли, то наша вина. Долго ждали вестей от великого князя. А как поняли, что не дождемся, так вече собрали и вышли. С рыцарей будем требовать, что и раньше, — река Нарова наша. Через наши границы не переступать.

— Чужого и нам не надо, — подтвердил Гаврило Лубинич.

С этим и отправились в шатер к Юрию Андреевичу. Скоро туда явился барон Лукас. Слуги накрыли походное угощение. Барон стоя торжественно прочитал грамоту о мире. По договору обе стороны отпускали немедленно пленных.

— Только надолго ли этот мир? — угрюмо спросил Гаврило Лубинич.

— Полагаю, что надолго, вы порубили столько знатных рыцарей, что никто не захочет более подобной войны, пока неподрастут его сыновья. — Лукас почесывал шрам на левой щеке. Был он весел, словно сбросил тяжелую ношу с плеч.

— Наконец мы все обретем покой, — проговорил он. — Пролито столько крови, и зачем? Молодость не задает себе этих вопросов, но к старости...

На другой день рыцари покинули пределы Русской земли.

Мир длился, как и было писано в грамоте, двадцать пять лет. Такого на Руси не было очень давно.

Пришли однажды к Довмонту знатные бояре.

— Прости нас, княже, что явились к тебе без зова, но разговор у нас важный. Хватит тебе жить горюном, пора тебе, князь, ожениться. Того не одни мы, весь город желает.

— Так вы, может, и невесту мне подыскали?

— А и верно, княже. На масляной у тебя великий князь Дмитрий Александрович гостил. И мы приметили, как ты любезничал с его дочерью Марией. Так думаем, достойней тебя мужа внучке Александра Невского сегодня на Руси нет.

— Но согласится ли она пойти за меня?

— Будь спокоен, княже. Мы все уладим.

Невесту из Переяславля доставил во Псков санный поезд — там были и бояре с дружиною, и подружки Марии, и родичи ее. На отдельных возах ехало приданое.

— Годы летят, — рассуждал по дороге знаменитый еще со времен битвы со шведами боярин Гавриил Олексич. — Кажись, вчера только был дружком на свадьбе у самого Александра Ярославича Невского, а уж и внучку его выдаю.

Псков встретил княжескую невесту колокольным звоном.

Юная Мария Дмитриевна никогда такого не видела — чтобы гулял целый город. Чтобы все ходили нарядные и веселые. И это было в ее честь. И в честь ее жениха — славного князя Довмонта. Чудеса да и только!

Свадьба шла несколько дней, так что под конец приустал не только боярин Гавриил Олексич да друг его боярин Гаврило Лубинич, а и сами молодые.

А когда Мария Александровна стояла перед священником на венчании и он надел на нее золотой венец, стало ей вдруг так страшно, словно в темную прорубь надобно было нырнуть.

Но с этим страхом она справилась. И поклялась мысленно Господу, что постарается всегда быть Довмонту любящей женой и верной подругой.

И князю в храме тоже сделалось страшно. Так похожа оказалась княжна на первую его супругу — юную Анну! Каким же он кажется этой девочке? И он поклялся, также про себя, что постарается беречь ее и никогда не обижать.

Долго правил Довмонт в старинном городе Пскове. Уже те мужи, которые когда-то обсуждали на вече, ставить ли иноземного изгнанника на княжеский стол, состарились, а многих укрыла сырая земля. Ныне взрослыми горожанами стали те, что родились в первые годы его правления.

Четверть века одно имя псковского князя охраняло Северо-Западную Русь от врагов. Быть может, оттого и расслабились молодые парни — псковские стражники. Ведь им ни разу в жизни не пришлось испытать ужаса битвы и счастья победы.

Проспали они врага. И многие не проснулись уже никогда.

Поздней ночью 4 марта 1299 года отряды немецких рыцарей подкрались к городу, перебрались через деревянную ограду посада, закололи стражников кинжалами и начали подбираться к крепости.

К счастью, встрепенулись лютые кромские псы. Залаяли, подняли тревогу. Звонари ударили в набат на колокольнях Троицкого собора и других храмов. Ратники, похватав одежду и доспехи, разобрав оружие, помчались к воротам, сторожевым башням и крепостным стенам.

Старый князь с воеводами поднялся на смотровую башню, чтобы сосчитать врагов.

Враги сновали по улицам посада. Их темные фигуры легко просматривались на фоне белых исподних рубах местных жителей, застигнутых врасплох.

— Надо спасать народ, — сказал князь.

— Одумайся, княже! — испугались воеводы. — Видано ли дело: открывать ворота крепости, когда войско к отпору не готово. Лучше потерять посад, но сохранить детинец.

— Отобьемся, — сказал Довмонт.

Горели дома посада, стонали гибнущие жители, плакали осиротевшие дети.

— Медлить нельзя!

Довмонт сбежал с башни, вскочил на коня и повел лучших всадников в бой.

Внезапной вылазки рыцарское войско не ожидало. Да и на войско оно в тот момент походило мало - толпа грабителей Кто тащил медный таз, кто срывал серебряный оклад с иконы, кто ловил визжащего поросенка, а кто не брезговал и ношеным платьем.

Псковичи яростно кололи бандитов копьями, рубил мечами. Посадские, получив подмогу, отчаянно лупили немцев дубинами. Скоро рыцарей оттеснили к реке. Посадские жители устремились под защиту крепостных стен.

Когда поток беженцев иссяк, Довмонт приказал дружинникам вернуться домой. Ворота захлопнулись наглухо, а князь снова поднялся на башню, чтобы оценить обстановку.

Рыцарей было великое множество. Видны были и осадные орудия - враги, позабыв уроки прошлого, вознамерились опять штурмовать город.

Псковичи занялись подготовкой к обороне. Князь и воеводы собрались на совет.

Врагов следовало разбить без промедления, разогнать по заснеженным полям, не дать укрепиться.

— Согласны? — нетерпеливо спросил Довмонт.

— Согласны, — ответил за всех тысяцкий.

— Тогда с Богом!

Распахнулись городские ворота, и на врагов обрушилась рать. Вместе с дружиной спешили отомстить за разорение и мужики, спасенные ночью.

Со всех сторон на рыцарей набегали отряды — пешие и конные. Не выдержав напора, враги побросали награбленное и пустились в бегство за реку.

Но и там их нагнали псковские ратники.

Снова звонили колокола, на сей раз в честь победы. Только это была последняя победа замечательного воина...

Через несколько месяцев после той битвы Довмонт скончался. Его погребли в Троицком соборе города, в котором князь принял крещение, который защищал и любил.

Тяжелая печаль придавила жителей Пскова. Многим казалось, что на этом и кончилась история их земли.

Меч, которым разил врагов святой благоверный князь, стал реликвией. В следующие века на нем давали присягу городу псковские князья при восхождении на престол.

Этот меч и сегодня город бережет как святыню.

В знак благодарности Богу за дарованные победы над врагами князь Довмонт, говорят, строил церкви в честь того святого, в день памяти которого он одерживал победу. По его указу были воздвигнуты храмы в честь святого великомученика Феодора Стратилата и святого великомученика Георгия Победоносца.

Скоро после кончины изображение благоверного князя стали помещать на иконах. Есть его лик и на чудотворной Мирожской иконе Божией Матери.

Ныне мощи святого воина покоятся в Псковском кафедральном соборе Животворящей Троицы.

Есть много свидетельств о чудесных явлениях святого князя русским воинам перед сражениями.

Русская Православная Церковь свято чтит имя благоверного князя Довмонта. День памяти его 2 июня.